1894 - Страница 21

— Три дня назад из штаба приезжал барон Бош. Вы, Владимир Иванович, сказались больным и не пошли на дружеский вечер. Там барон порадовал нас этой песней. Она имеет огромный успех в столице. Вы познакомите меня с вашим другом?

— Конечно. Мы даже заставим его исполнить «Besame Mucho» по-испански. Но Вам пора, корнет! Казаки ждут.

Столповский спустился во двор крепости.

— На кра-ул!.. — послышалась команда.

— Здорово, молодцы!..

— Здра-жла-ваш-бродь!..

Гусев отвернулся, закрыл глаза, и в который раз принялся обдумывать предложение казака. Утром, на разминке у ручья, он встретил «старого знакомого». Приказный Рябой специально нашел случай поговорить наедине.

— Здравия желаю, вашбродь!

— Кто таков?

— Приказный Ехим Рябой, вашбродь! Неужто, Вы меня совсем не помните? — разочарованно спросил казак.

— Сильная контузия, — озвучил официальную версию Гусев.

— Дозвольте, вашбродь, обратиться с просьбой!

— Чего тебе, приказный?

— Я тогда…, когда князь в засаду залез, был с вами, вашбродь, — забросил удочку казак.

— «Следствие закончено, забудьте», — грустно процитировал Гусев.

— Вот и вахмистр орет: «Чтобы слова не слышал про ту вылазку, свиняча ты морда, кобыляча срака, мать твою…». А полсотни казаков в плену? Это как? Это по-божески, вашбродь? Да мы с Вами еще в турецкую!!!

— А расскажи-ка мне Ехим всё с самого начала, — заинтересовался Гусев.

— Выехали мы на ту вылазку рано утром. Князь ругался, что разбудили «ни свет, ни заря», а Вы улыбались. Обычно так, только глазами, ну я-то сразу вижу, не первый год с Вами, вашбродь. Навстречу нам казак с ночной рыбалки, зипунок раскрыт, грудь седая, через плечо в сапетке шамаек ташит…

— Начни с засады, — оборвал Гусев казака.

— С засады, значит, — обиженно проворчал Рябой.

— С засады! — подтвердил Гусев.

— Там, у горы, место для засады удобное. Потому мы осторожно так едем, а князь норовит вперед ускакать. Я ему и говорю: «Вы, вашбродь, не мельтешили бы зазря. А то коня свого притомите, да и сами замучаетесь. А абреков мы всё одно не упустим. У меня глаз…»

— Рябой!

— Я, вашбродь!

— Ближе к делу! Там была засада?

— Я об том же. Вы сразу учуяли её, засаду ту. У вас на опасность нюх, прости господи. А татары, ну как малолетки, сховавсь у кустов. Пару залпов и в шашки их, думаю…. вы уже приказ отдали, а князь как рванет, за ним вахмистр, а татары их арканами…, вот, значит, так.

— И мы выкупили князя вместе с вахмистром?

— А то. Нет. Вы скомандовали атаку, — растерянно произнес Рябой.

— Даже так?! Много казаков погибло?

— Там такая свалка была. Не знаю. Нынче татары просят выкупить тридцать восемь душ, — растерянно произнес казак и замолчал.

— Дальше то, что было?

— Мне, вы, вашбродь, приказали князя увезти. Вахмистр за мной увязался. Вы шестерых зарубили, вот те крест. Мы отъехали, оборачиваюсь, смотрю, а татарва вашему вороному в морду с двух стволов залпом. Он как сиганет в овраг, и вас с собой утащил, а там саженей сто. Все остолбенели, абреки казаков и повязали.

Гусев задумался. Отношения казаков и горцев были своеобразны. Они уважали друг друга, но презирали русских солдат и русских мужиков. Для них солдат или мужик — это дикое и презренное существо, которых казаки презрительно называют шаповалами. Внешностью, одеждой, оружием, лошадьми казаки и горцы похожи, казаки часто щеголяют знанием татарского языка, говорят между собой по-татарски. Казаки считают людьми только себя, на всех же остальных смотрят с презрением.

«Ничего с казаками в плену не случится. Зачем мне помогать им? Они секли нагайками моего прадеда, тамбовского крестьянина, топтали лошадьми его соседей», — подумал Гусев, и спросил:

— Что же родственники? Не собрали денег, не выкупили казаков? Полгода прошло.

— Полковник запретил. Приказал ждать, пока срок «действительной» не закончится. У нас полторы дюжины казаков находились в подготовительном разряде, их нельзя прямиком из плена в станицу отправить.

— Полковник не хочет никого из отряда в своем полку видеть. Понятно. Чтобы лишнего не болтали, — тихо процедил Гусев, и добавил, — Сколько осталось ждать?

— Почитай, год.

— Чем я-то могу помочь?

— Казаков держат в ауле, всего дюжина верст от границы. Через десять дней у татар праздник, лучшие джигиты покинут аул, отправятся в долину. Здесь, в крепости, служит дюжина станичников. Нам бы вместе на кордон? Я старшим пойду, — четко сформулировал свой замысел Рябой.

Целый день перед Гусевым стояло лицо «его старого сослуживца». Последняя надежда никак не гасла у казака в его черных глазах.

«Тот Гусев, наверняка, многим ему обязан. А долги нужно отдавать. Хоть свои, хоть чужие. Хоть друзьям, хоть врагам. Никому нет дела до моей мнимой контузии», — думал Гусев.

Формально, это было бы должностным преступлением, грозившим продолжением судебного дела для Гусева и неприятностями его кузену-полковнику. Казакам-станичникам нападение на аул могло сойти с рук, они часто вели себя слишком вольно. На другой стороне весов была честь настоящего штабс-капитана Гусева, и возможность поквитаться с князем и его холуями в штабе. Риск был большой, а результат сомнителен.

* * *

Бузов приехал ближе к обеду, в самую жару. Не только дорога, но и трава, и листья на деревах вдоль дороги были покрыты пылью. Усталый и грязный, Бузов радовался встрече, как ребёнок. Он, как всегда, мгновенно подружился со всеми, начиная от кухарки и заканчивая старым конюхом. Две дюжины бутылок вина, которые Бузов привез, офицеры выпили в первый же вечер. Корнет Столповский принес гитару и сам же исполнил «Besame Mucho». Бузов позволил уговорить себя, и спел два «новых романса».